В статье представлено оригинальное авторское исследование проблематики русской провинции как социокультурного и психологического феномена, художественно-образного комплекса и философской метафоры. Русская провинция была маркирована и автором настоящей статьи, и рядом коллег из других российских регионов как специфический духовный феномен, лишенный прямых географических или социально-политических координат и насыщенный ментально детерминированными признаками. Выявлен хронотоп русской провинции как проблема междисциплинарного изучения. Доказывается, что русская провинция - это не просто среда, ландшафт, образ, место действия, она воплощение морфологии российского социально-географического и культурно-исторического пространства. Хронотоп русской провинции - это реализация противоречивых ощущений и восприятий, согласно которым уникальность и приниженность, яркость и стертость парадоксально сочетаются в одном, широко раскинувшемся и в то же время тесном пространстве. Необходимым и актуальным является решение вопроса о том, насколько разнообразно проявляется в текстах культуры, как художественных, так и научных, сложный корпус компонентов научной метафоры «русская провинция», выявленный автором настоящей статьи и коллегами-исследователями по Ярославской научной школе. В данный корпус мы включили и в свое время обосновали как универсально значимые такие компоненты, как «пространство», «время», «личность», «текст», «символ», а также определили специфически значимые компоненты: «хронотоп», «скука» и некоторые др. Материальная составляющая провинции - город - верифицируется в синергетическом, семиотическом, герменевтическом аспектах. Ментальная составляющая актуализируется через мотивы человека скучающего, человека творящего, а также маргинала. С опорой на суждения философов (Н. Бердяева, В. Розанова, В. Соловьева) и представителей художественной сферы (Н. Некрасова, А. Чехова, И. Тургенева) делаются выводы о том, что русская провинция приобрела качество сложного художественного образа и философской метафоры. Это является следствием того, что русская провинция принципиально негомогенна как в прошлом, так и в настоящем. По аналогии с известным парадоксальным словосочетанием Вл. Соловьева («русский европеец») к существительному «провинция» неотъемлемо присоединяется прилагательное «русская». Таким образом, русская провинция в ее консервативности и динамичности - это неиссякаемый источник культурных смыслов и взыскующий интереса объект изучения.

В статье анализируется междисциплинарная методология исследования города в границах философско-культурологического подхода. Утверждается, что в настоящее время наряду с социологическим, экономическим и др. подходами к интерпретации города особую актуальность приобретает его культурно-философская диагностика. Она сочетает в себе как теоретические вопросы, так и их практическую направленность. Выдвигается обоснование перспектив и границ философско-культурологического анализа города, а также общее понятие «хронотопия». Понятие «хронотопа», опирающееся на М.М. Бахтина и его последователей, чаще всего трактуется как инструмент для анализа художественной литературы. По мнению авторов, пространственно-временная диагностика города также имеет значительный теоретический и практический потенциал. Анализируются многочисленные художественные и философские тексты, исследующие константы и эволюцию «души города» (Н.П. Анциферов, И.М. Гревс, Ю.М. Лотман, М.С. Каган, И.И. Митин - «палимпсест города», а также зарубежные ученые - Ю. Слёзкин, К. Шлёгель, исследующие хронотоп советские города). Представлены и другие современные исследователи, которые непосредственно сотрудничали с авторами данной статьи в совместных городских проектах: М. Голованивская («синтаксис» городских площадей); «уральская матрица» (А. Иванов, И. Лисовец, Е. Трубина), хронотоп малого израильского города (Е. Ри-мон), хронотопы Стэнфорда (Дж. Бендер, Д.А. Веллберу). Авторы делают вывод, что «хронотопия города» - трансдисциплинарное направление в культурно-философских исследованиях города. Оно объединяет теорию, практические исследования городских хронотопов и диагностику. Поскольку город, как любой феномен культуры, разворачивается в сетке пространственно-временных координат, то хронотоп может быть признан базовым инструментом для его философско-культурологической интерпретации. В статье обосновываются практические модусы применения «хронотопии» к анализу города: хронотопы прошлого и повседневности в городах определенных типов; стратегические возможности анализа хронотопов данного города.

В статье предлагается феноменологическое осмысление музыкального воспитания, образования и обучения. Уже сам подход к рассмотрению музыкального воспитания, образования и обучения сквозь призму феноменологии представляется уникальным: это первое в научной литературе исследование указанных явлений с позиции феноменологии. Анализ названных явлений осуществляется с учетом их связи с воспитанием, образованием и обучением в широком смысле. Отмечается, что проблемы, существующие в музыкальном воспитании, образовании и обучении, - отражение проблем, имеющихся в воспитании, образовании и обучении в целом. Указывается, что использование феноменологического подхода может помочь справиться с этими проблемами. В качестве базовых в статье используются принципы феноменологической рефлексии, установленные немецким философом И.Г Ламбертом. Ламберт полагал, что для феноменологического проникновения в истину явления, а значит, - приобщения к нему, необходимо по отношению к этому явлению осуществить три последовательных действия: восприятие (чувственный контакт), познание, применение в качестве источника проявления воли. В работе воспитание, образование и обучение трактуются как три последовательных этапа приобщения человека к миру в соответствии с утвержденными Ламбертом тремя последовательными действиями - этапами приобщения к явлению. Это приобщение к миру, собственно, и оказывается конечной целью педагогического воздействия. Музыкальное воспитание, образование и обучение рассматриваются как три последовательных этапа приобщения человека к музыке. Автор доказывает, что музыка - совершенное воплощение мира, а значит, приобщение человека к музыке (посредством трех этапов: музыкальное воспитание, образование, обучение) - фактически и есть приобщение человека к миру, иначе говоря, - решение педагогической задачи.

В статье рассматривается суггестивный потенциал музыки, сопряженный с тремя ключевыми факторами, которые можно выделить в рамках междисциплинарного подхода. Первый фактор - способность музыкального произведения придавать инаковость уже имеющемуся субъективному опыту, позволяя переживать его по-новому. Второй фактор - наличие имеющего исторические предпосылки социокультурного контекста восприятия и понимания любого музыкального произведения, обусловленного тем, что музыка зарождается и развивается как групповая и коммуникационная практика. Таким образом, при индивидуальном прослушивании в отсутствии прямой коммуникации все равно формируется эффект присутствия Другого, «отражающего» опыт субъекта. Третий фактор - эмоциональная окрашенность, трактуемая как энергетизация «созвучного» опыта, которая имеет биологическое основание и может быть описана как стимуляция доминанты, исходя из концепции А.А. Ухтомского. Актуализация субъективного опыта приводит к усилению доминанты и, как следствие, к значительному снижению восприятия поступающих извне сигналов. Перечисленные факторы, по мнению автора, представляются взаимозависимыми, и их философское осмысление имеет принципиальное значение для понимания роли музыки в саморегуляции. Отдельное внимание в статье уделяется способности музыки актуализировать субъективный опыт без ущерба для его целостности. При этом целостность понимается автором не как полнота или завершенность, а как динамизм, предполагающий одновременно как открытость, так и закрытость в отношении к иному и новому. Такой подход к рассмотрению целостности субъективного опыта позволяет интерпретировать его превращение и обогащение, в том числе происходящее в измененном состоянии сознания, и проливает свет на эффект повышения ресурсности, достигаемый музыкой и используемый в терапии.

Статья посвящена анализу понятия добродетели в этике Нового времени: выявлению его «нововременного» своеобразия, определению места понятия добродетели в системе других моральных понятий: закона, долга, обязанностей и т.п., - посредством которых в этике Нового времени выстраивалось понятие морали. На материале анализа современной исследовательской литературы и работ нововременных моральных философов показано, что основное изменение, происходящее с понятием добродетели, состоит в том, что оно больше не рассматривается в качестве главного и тем более единственного понятия, вокруг которого выстраиваются морально-философские концепции, а чаще всего используется в качестве вспомогательного понятия для выражения последовательности и решимости человека (его воли) в выполнении предписаний морального закона, правил и трактуется как результат последовательного исполнения моральных обязанностей, долга. В содержательном плане понятие добродетели в большинстве морально-философских концепций связывают с любовью или благожелательностью. Любовь или благожелательность противопоставляют справедливости, которая, в отличие от добродетели, регулируется точно сформулированными законами и правилами. При этом обе сферы признаются чрезвычайно значимыми: справедливость как сфера законов и правил обеспечивает выживание общества, любовь и благожелательность как сфера добродетели позволяют надлежащим образом выстраивать отношения между людьми и улучшают качество совместной жизни. Кроме того, в учениях, выстроенных вокруг понятия добродетели, подчеркивается внутренний характер моральной мотивации как ее ключевая особенность. Различение сфер законов, правил, с одной стороны, и добродетелей - с другой, в ходе построения философского понятия морали свидетельствует об осознании моральными философами Нового времени сложности и неоднородности феномена морали, об интуитивном понимании того, что для его осмысления требуется более сложный понятийный аппарат.

Цель статьи - раскрыть проблему моральной универсальности в философии Дж.С. Милля и показать, что моральная универсальность является важным элементом его методологии в этике. Отправной точкой исследования становится требование Милля учитывать при определении правильного поступка выработанные обществом традиции, ценности, а также моральные нормы, т.е. универсальные прескриптивные суждения. В статье проводится анализ предложенного Миллем метода поиска максимальной полезности и достижения всеобщего счастья. Показывается, что универсальность в данном методе представляет собой общеадресованность моральных норм и ценностей, которая порождается общностью видового опыта. Обратной стороной такого генезиса является невозможность абсолютности этих норм и ценностей в силу неполноты видового опыта, всегда имеющего конкретно-исторический характер, из чего следует, что они подвержены изменениям и, оставаясь ориентирами в деятельности, требуют критического к себе отношения. Эффективность включения моральных норм и ценностей в поиск максимальной полезности косвенно подтверждается примером методологических затруднений этики дискурса, схожей с утилитаризмом в аспекте рациональной экспликации морального поступка, а также историей развития экономики как дисциплины, во многом сформированной под влиянием утилитаризма. В обоих случаях исследователи приходят к выводу о необходимости при принятии решения учитывать надындивидуальный опыт и его влияние на индивида. Поскольку видовой опыт представляет собой многоуровневую коммуникацию, отмечается методологическое сближение утилитаризма Милля с коммуникативной этикой. Делается вывод, что проблема моральной универсальности в этической методологии Милля раскрывается как проблема максимизации коммуникации, лежащая в основе решения задачи максимизации полезности.

Тема статьи показать отличие классической логики науки (XVII -начало XX вв.) от неклассической логики (XX в.). Классическая логика основана на общих свойствах изучаемых предметов, неклассическая - на особенных, индивидуальных. Главный тезис - современная наука характеризуется через свое начало, через эмпирию, через контекст рождения мысли. Ученый и его социальные связи изменчивы и не могут служить устойчивой базой для получения единственно возможного истинного результата при изучении данного конкретного предмета. При этом не принималось во внимание, что этим свойством независимости природа наделялась самим ученым. Вернее будет сказать, что из всех свойств реальности наукой выделялись именно эти свойства как наиболее приемлемые для построения логической системы, объясняющей весь окружающий мир. Все остальные свойства игнорировались. В XX в. внимание переключилось именно на те свойства предметов и событий, которые определяют их самобытность, уникальность, а значит, возможность вступать в общение. Ведь для общения нужны как минимум два собеседника, и каждый из них обладает своим началом, которое формируется из контекста. В начале формирования знания еще нет разделения на субъект и объект. Контекст создается как из эмпирии, так и из знания в голове ученого. Хирург работает руками, руководствуясь имеющимися у него теоретическими соображениями, а когда сталкивается с трудностью, может несколько, а иногда и очень существенно, изменить теорию, решая таким образом возникшую практическую задачу. Встраиваясь в общую структуру науки, результат деятельности ученого ориентирован на человека и окружающий его мир. Однако это последнее разделение остается возможным, но не существенным, оно отодвигается в логике на задний план. Автор заключает, что главная проблема, подлежащая дальнейшему серьезному осмыслению, - это понять, как социальное включается в логику науки.

В статье предлагается использовать общефункционалистский подход для концептуальной организации общего искусственного интеллекта (ОИИ). ОИИ - это направление научно-теоретических и инженерно-технологических исследований, ориентированное на построение и применение компьютерных имитаций, моделей и репродукций когнитивных феноменов самого широкого спектра жизненных, психических, личностных и общественных проявлений. Методологической основой ОИИ выступает общий компьютерный функционализм как современная интерпретация психофизиологической теории машинного функционализма Х. Патнэма 60-х гг. прошлого века. В формировании общего функционализма выделяются собирательный, определительный и наблюдательный подходы. Собирательный подход - это сбор, идентификация, координация, формализация, систематизация, унификация, кодификация всевозможных функционалистских теорий. Определительный подход - это анализ и выявление главных функционалистских характеристик, отношений, закономерностей, причинностей, инвариантных относительно содержания когнитивных феноменов. Наблюдательный подход позволяет оценивать с позиции человека или социальной общности, погруженных в коммуникативные «волны» виртуального и реального мира, различные статусы технологических реализаций общего функционализма: онтологические, эпистемологические, логические, лингвистические, аксиологические, эстетические, этические и праксеологические особенности проектов искусственной жизни, искусственного сознания (мозга), искусственной личности, искусственного общества. В качестве базового персонального феномена, который задается системой функциональных отношений, берется не привычный для функционализма феномен боли, но более продуктивный феномен потребности. Он имеет преимущество из-за широты масштаба, феноменологической очевидности, эпистемологической адекватности, онтологической фундиро-ванности. На основании функционалистского моделирования потребности возникает т.н. «искусственная потребность», которая и может лечь в основу разработки ОИИ. Автор статьи предлагает один из вариантов формализации потребности в рамках искусственной системы на основе общефункционалистского принципа компьютерной реализации когнитивных феноменов. Используются принципы формализации, предложенные Д. Левин и Т. Полджером, развивающими подход Х. Патнема. Автор делает вывод, что применение данной методологии позволяет прийти к теме наблюдателя, находящегося в системе реализации функциональных отношений и рассматривающего ОИИ как сложностную систему с дифференцированных позиций.

В статье продолжается исследование обстоятельств путешествия русского философа Петра Яковлевича Чаадаева (1793-1856) по Италии в 1824-1825 гг. На этот раз речь идет о пребывании Чаадаева в Риме (март - апрель 1825 г.) и Венеции (конец мая - начало июня 1825 г.). Особое внимание в статье уделяется интенсивному общению Чаадаева в «Пасхальную неделю» в папском Риме с двумя выдающимися русскими интеллектуалами - крупным теоретиком русского либерализма, историком и экономистом Николаем Ивановичем Тургеневым (1789-1871) и героем антинаполеоновских войн, философом по складу ума и будущим видным декабристом Михаилом Фотиевичем Митьковым (1791-1849). Автор полагает, что переживания, связанные с пребыванием в Риме, и содержательная творческая полемика с также склонными к философствованию Тургеневым и Митьковым способствовали созданию Чаадаевым главных теоретических положений относительно судьбы «католического мира». Автор статьи приходит к выводу о том, что именно Петр Чаадаев явился основоположником исследований в русской философии и культуре плодотворной «темы Колизея», соотношения в европейской культуре античной и христианской традиции. На основе анализа новых источников автор оспаривает устоявшиеся в литературе выводы об обстоятельствах пребывания Чаадаева в Венеции. В статье анализируются также обстоятельства возвращения Чаадаева после заграничного путешествия в Россию в 1826 г., в самый разгар следствия по делу участников «декабристского заговора», а также драматическая судьба, постигшая его товарищей по «римским прогулкам», - декабристов Митькова и Тургенева.

Рецензия на книгу: П.П. Толочко. Украина между Россией и Западом: историкопублицистические очерки. - СПб.: СПбГУП, 2018. - 592 с. ISBN 978-5-7621-0973-4

Статья посвящена книге академика П.П. Толочко, украинского историка-медиевиста, изданной Санкт-Петербургским Гуманитарным университетом профсоюзов осенью 2018 г. В этом издании П.П. Толочко анализирует кризисные процессы на современной Украине и, в первую очередь, - в украинской исторической науке, которая, на данный момент, переживает эпоху серьезного реформирования интерпретационных моделей. Эти модели меняются в угоду требованиям новой идеологии при очевидном пренебрежении к проведению объективного научного исследования. В связи с этим проблема объективности научного исследования и становится предметом данной статьи, ведь требование объективности можно рассматривать не только как методологическое требование, но и как моральную и политическую позицию, противопоставляющую строгость научного исследования воздействию конкретных идеологических, политических и моральных систем и суждений. Именно в этом смысле позиция ученого, выраженная в рассматриваемой книге, может быть рассмотрена как акт глубокого этического выбора.

Монография профессионального музыканта-пианиста и философа Александра Клюева «Сумма музыки» является фундаментальным трудом, в котором предпринята попытка объяснить суть музыки - то, что стоит «за нотами», то, о чем относительно мало говорится, но что определяет смысл этого искусства. Книга представляет собой изложение авторской концепции философии музыки и состоит из трех работ автора: «Музыка и жизнь: о месте музыкального искусства в развивающемся мире», «Онтология музыки» и «Музыка: путь к Абсолюту». К книге имеется Приложение, которое содержит фрагменты из работ о музыке выдающихся авторов XX-XXI вв.: К.Р. Эйгеса, Н.О. Лосского, А.Ф. Лосева, Т. Адорно, Н. Гартмана, Р. Ингарде-на, А. Шенберга и др. Мнения этих авторов, с одной стороны, подтверждают идеи А. Клюева, с другой стороны, авторитетнейшим образом их дополняют. Таким образом, можно говорить о представленном в труде А. Клюева своеобразном полилоге, предмет которого - музыка.