В статье поднимается вопрос о разнообразии предметного поля философии войны и одновременно о внутренней целостности дисциплины, объединенной направленностью на философское осмысление изучаемого явления. Автор показывает роль Г. Ллойда, оказавшего влияние на индивидуальное восприятие К. Клаузевицем, Г. Жомини и их последователями значения и содержания предметной области философии войны. Среди обилия конкретных тем, к которым обращаются философы данного направления, можно выделить: вопрос о победе и поражении и его интерпретацию, вопрос об исторической памяти. Эта проблема проецируется на современность и отражает глубокую связь между миром и войной, диалектичность их отношений. Трактовка тех или иных военно-политических событий представляет реальный интерес в свете процессов искажения исторических событий, повлиявших коренным образом на ход истории, имеющих место сегодня. Анализ мотивов и оснований этого процесса необходим для воссоздания объективной картины отношений между субъектами международных отношений на определенном историческом этапе. Автор пытается найти ответы в уже существовавших концепциях, получивших развитие в наше время. Представляет интерес проект французского философа Шарля Ренувье, выдвинувшего концепт «ухрония», ставший отправной точкой для рассмотрения исторических событий в «сослагательном наклонении». Этот жанр историософской фантазии был подхвачен другими именитыми последователями – экс-президентом Франции В. Жискар д’Эстеном и др. В статье приводятся свидетельства очевидцев исторических событий (в частности, похода Наполеона в Россию), которые являются историческими фактами и помогают понять истинное положение вещей. Философское исследование проблемы войны является важным для уяснения истоков и сути отношений, возникающих при переходе между мирным и военным состояниями.

Статья посвящена изучению влияния идейного наследия прусского теоретика войны Карла фон Клаузевица и его личности на творчество, мировоззрение и политические взгляды французского исследователя Раймона Арона. Во Франции в течение длительного времени ценность и востребованность теории войны Клаузевица признавали только в контексте военно-специальных исследований. Арон одним из первых в стране признал ценность и методологический потенциал политической философии войны Клаузевица для познания процессов подготовки и применения военной силы, обеспечения национальной и международной безопасности и предпринял усилия для популяризации учения теоретика. Проводимый анализ содержания работ Арона, в которых он апеллирует к Клаузевицу и теории войны, позволил выявить эволюцию, происшедшую в отношении к идейному наследию прусского философа. Труды Клаузевица, бывшие для Арона поначалу преимущественно источником цитирования, превратились в методологическую основу философского осмысления войны и международных отношений, в том числе в ядерную эпоху. По результатам тщательного изучения работ и глубокого осмысления творческого наследия Клаузевица, Арон уже в последние годы своей жизни написал о нем двухтомный труд, видя в прусском мыслителе прежде всего политического философа войны. Важной причиной, обусловившей интерес французского ученого, стали личность и биография самого Клаузевица, его характер, отношения с властью, политическая позиция, восприятие современниками, судьба его учения. В этой связи восприятие Ароном Клаузевица является эмоционально насыщенным, а книга о нем существенно отличается от других его произведений чувственным авторским отношением. Осмысление Клаузевица и его идейного наследия побудило Арона к саморефлексии и изменению самоидентификации, лучшему пониманию военной культуры Германии и Франции. В статье делается вывод о важности дальнейшего осмысления и развития творческого наследия Клаузевица и Арона.

В статье обсуждается проблема гуманитарного терроризма – терроризма, провозглашающего гуманитарные цели и сдержанного в средствах. Этот вид терроризма оправдывает себя возвышенными устремлениями и представляет свои действия как точечные убийства только виновных индивидов. Такой терроризм является продуктом Просвещения, он возник в конце ХVIII столетия и прошел по меньшей мере три фазы в своем развитии. Первой из них был классический якобинский террор 1793–1794 гг. Второй – русский индивидуальный террор конца XIX – начала XX вв. Третьей фазой является современная американская война беспилотных летательных аппаратов, именуемых дронами. С точки зрения современной западной теории справедливой войны, этот терроризм морально превосходит не только обычный примитивный терроризм прямолинейных атак на гражданских лиц (такой терроризм может быть не менее справедлив с точки зрения самопровозглашенных целей, но сомнителен с точки зрения средств), но также и современную войну. Террористы такого рода убивают лишь немногих виновных и тем самым преподносят урок другим. Но следует иметь в виду, что гуманитарный терроризм являет собой не только вершину теории справедливой войны, но и войны абсолютной. В его основе лежит ненависть в своем личностном и единичном выражении, которая только и составляет суть абсолютной вражды. Абсолютная враждебность сама по себе может быть неизбежной и даже оправданной, но она предотвращает путь к миру. Мстительная злоба, происходящая из абсолютной вражды, способна создавать свои собственные фантомы справедливости, которые питают войну. Автор заключает, что таким образом создается порочный круг. Логика справедливой войны влечет в направлении гуманитарного терроризма, гуманитарный терроризм влечет в трясину абсолютной вражды. Абсолютная вражда провозглашает справедливость войны.

В статье ставится вопрос о современном значении учения И. Канта о войне. Рассматривается контекст и содержание ключевых положений концепции вечного мира, предложенной Кантом. При этом отмечается идейная взаимосвязь Канта с предшествующими ему авторами, выносившими предложения о необходимости построении союзов государств как средства противодействия войне. Также указываются события, служившие историческим фоном концептуализации проекта Канта: Французская революция и вызванные ею войны, мирный договор между Францией и Пруссией. Во второй половине XX в. отмечается рост внимания к этико-политической философии Канта. В это время представители самых разнообразных политических и этических школ, космополитизм, интернационализм, либерализм, обращают внимание на наследие Канта и пытаются соотнести с ним собственные теоретические построения. В этой части было показано, как кантовская мысль о войне оказывается задействованной у М. Дойла, Ю. Хабермаса, У. Бека, М. Калдор, Б. Оренда и др. М. Дойл возводит теорию демократического мира к кантовскому тезису о необходимости распространения республиканизма. Согласно этой теории, либеральные демократии решают конфликты между собой невоенными методами. Хабермас, Бек и Калдор видят в Канте одного из классических сторонников космополитизма. Кантовский проект важен для них, поскольку содержит положения о межнациональных формах кооперации. Они объединяются вокруг понимания, что содействовать миру будет союзный орган, осуществляющий «правление без правительства» и отвечающий за функционирование принципов пацификации международных отношений. Особое внимание уделяется последнему Б. Оренду, который доказывает возможность интерпретации Канта как представителя теории справедливой войны. Кроме того, ориентируясь на Канта, Оренд разрабатывает новый раздел в теории справедливой войны – концепцию ius post bellum, а также легитимирует смену режима как цель справедливой войны.

В статье обсуждается роль лингвистических метафор как когнитивной модели концептуализации процесса обработки генетической информации. Сущностное сходство между языком и обработкой генетической информации было осознано уже со времени становления генетики, многие выдающиеся исследователи отмечали возможность рассматривать гены и геномы как тексты или языки. Большинство базовых терминов в молекулярной биологии основаны на лингвистических метафорах. Процессы обработки генетической информации осмысляются как определенные операции с текстом: запись, чтение, редактирование и их разновидности (кодирование/декодирование, корректура, транскрипция, перевод, считывание). Истоки концепта генетического чтения можно проследить начиная с древних представлений о Жизни и Природе как о Книге. Сама генетика может быть метафорически представлена в качестве выполняемых учеными определенных операций над текстом (декодирование, понимание, взлом кода, транскрибирование, редактирование и т.д.). В то же время лингвистические метафоры представляют гены как объекты, обладающие способностью читать. В случае с «биологическим чтением» могут быть выявлены некоторые существенные черты, сходные с процессами чтения человеком: это способность идентифицировать биохимические последовательности на основе их функции в абстрактной системе и опознавать типы и их контекстуальные варианты. Метафоры видятся как эффективный инструмент репрезентации, поскольку они создают возможность двумерного описания: биохимического по своим экспериментальным эмпирическим результатам и текстуального по когнитивным моделям его осмысления. В дополнение к их эвристической значимости, лингвистические метафоры основаны на базовых свойствах генетической информации, двойственной по своей природе: биохимической по материальной субстанции, текстуальной (или квазитекстуальной) по форме организации. Отсюда делается вывод, что лингвистические метафоры, обозначающие биохимические объекты и процессы, представляются должным методом описания и объяснения этих гетерогенных качеств.

Статья посвящена критике телеофункционалистского решения проблемы ментальной каузальности, предложенной Дмитрием Волковым в недавно вышедшей монографии «Свобода воли. Иллюзия или возможность». Д.Б. Волков предлагает решение сразу трех больших метафизических проблем – ментальной каузальности, тождества личности и свободы воли. Решение первой проблемы строится на оригинальном совмещении преимуществ телеофункционалистской модели Деннета и локального интеракционизма Васильева. Телеофункционалистская модель ментальной каузальности Волкова стремится доказать каузальную релевантность ментальных свойств как нелокальных и высокопорядковых. Обоснование этой модели состоит, на мой взгляд, из трех элементов: критики проблемы исключения и модели ментальной каузальности Кима, аргумента «Библиотека первых изданий», редукции аргумента каузальных траекторий (АКТ 1) Васильева к аргументу-двойнику (АКТ 2) Волкова. Каждый из этих элементов сталкивается с возражениями. Критика Кима опирается на неявное смешение двух видов редукции – от супервентности и от множественной реализуемости. Последний вид не угрожает построениям Кима, однако именно его использует в своей критике Волков. Аргумент «Библиотеки первых изданий» не достигает своей цели в силу композиционных особенностей и потому что нелокальные реляционные свойства являются видом экстернальных свойств, которые не могут быть каузально релевантными. Редукция АКТ 1 к АКТ 2 неудачна, поскольку в случае этой редукции теряется важное свойство АКТ 1 – это локальные ментальные свойства, благодаря которым происходит влияние нелокальных физических факторов. Мое главное возражение заключается в том, что понятие каузально релевантных нелокальных свойств несовместимо с понятием причины. Это связано с тем, что только локальные свойства могут входить в набор каузально релевантных свойств причины.

В статье проводится концептуальный анализ коллективной монографии «Социум. Государственная стратегия. Война: политико-стратегические уроки Первой мировой войны». Отмечается богатый оригинальный научный аппарат, методическая грамотность монографического исследования – изучение стран-участниц проводится по единому шаблону, в который входят: состояние довоенного общества всех стран-участниц (включая оценку степени авторитетности и эффективности правящих элит, кризисы политических режимов, попытки спасти режимы посредством войны, накопившиеся внутренние социально-экономические и политические проблемы); цели вступления в войну и ожидания от войны у властных и богатых элит (или отсутствие целей); оценка того, как была встречена война в разных слоях общества; эволюция боевого настроя народа в ходе войны; возникавшие в ходе войны проблемы (болезни, продовольствие, военные ресурсы, потери, недовольства и т.д.); эволюция положения женщины в обществе в ходе войны, формирование широкого слоя женщин-тружениц, распространение эмансипации как одного из положительных итогов войны; результаты войны для страны (потери и приобретения). Демонстрируются основные результаты, полученные в монографии. Обращается внимание на пацифистский характер идеологии монографии, демонстрацию в ней лишений и страданий людей во всех странах, на выявление главной причины Первой мировой войны – амбиции и неэффективность мировых властных и богатых элит, отсутствие у них внятной стратегии. Это привело к фактическому получению максимальных дивидендов США при минимальном участии, но имевших такую стратегию. Обращается внимание на необходимость расширения контекста исследования природы войны до общей конкуренции стран и цивилизаций. Высоко оценивается всесторонний анализ информационно-пропагандистской деятельности стран-участников, утверждается наибольшая эффективность Англии в этом вопросе. На основе монографии предлагается подход к анализу характера будущей мировой войны, выявлению ее потенциальных участников и их целей.

Поздравления ответственного секретаря журнала «Философские науки» Авроры Александровны Пружининой с 75-летием.