От редакции

В статье принимается попытка концептуально пояснить два взаимосвязанных вопроса: неповиновение и доносительство. Разница заметна уже на интуитивном уровне – неповиновение считается неправильным и заслуживающим порицания, в то время как доносительство окружено ореолом чего-то положительного и желанного. Однако, несмотря на различия, логика их устройства и функционирования этих понятий схожа, по крайней мере частично. Именно поэтому, в тот момент, когда оба действия кажутся оправданными (учитывая их неоправданность prima facie), они и представляют для нас наибольший интерес. Предполагается, что оправдание обеих концепций лежит в искреннем стремлении к оправданию. Указанные проблемы подвергаются анализу в пяти разделах. Первый раздел посвящен анализу функционирования и масштабов лояльности и послушания как инструментов достижения ответственной координации и сотрудничества в сложных человеческих системах, требующих иерархии и дисциплины. Основные особенности, с которыми мы сталкиваемся в этом анализе, – это концепции лояльности, искренности, сильного чувства принадлежности и ответственности, а также доверия и уверенности. Второй раздел охватывает то, каким образом несогласие и неповиновение приобретают мотивационную силу в контексте неопределенности. Институционально установленные обязательства вступают в противоречие с необходимостью не соглашаться, не подчиняться и сопротивляться, когда подчинение или выполнение установленных ожиданий воспринимается как рискованное, опасное, унизительное или неправильное. Мотивы могут быть разными, и это интересный вопрос – что более критично или характерно в принятии решений о несогласии? Предупреждение о потенциальной опасности, предотвращение преступлений или просто недопущение соучастия в них – наиболее очевидные мотивы, но, возможно, многие из них оправданы. В третьем разделе кратко исследуются некоторые условия для возможной оправданности доносительства. Эти условия включают: компетентность, добрые намерения, наличие некоторого реального риска и дилемму о дальнейших действиях. Отсутствие любого из этих условий трансформирует действие в нечто необоснованное. В четвертом разделе поднимается вопрос: является ли акт доносительства обязанностью или человеческим правом или же чем-то принципиально другим, как суперрогация – действие, выходящее за рамки обязанности, подразумевая, что это, как и любая другая жертва, является чем-то, чем мы имеем право не заниматься? В связи с этим возникает проблема кодификации, т.е. правовой защиты информаторов. Недостаточная защита, как и чрезмерная защита, имеют свои недостатки. В пятом разделе этот анализ применяется к военной проблематике. В ходе исследования было обнаружено, что существует три типа морально значимых случаев неповиновения, что указывает на то, что наиболее сложным из них является случай явно законных, но в то же время морально неправильных приказов.

Статья посвящена рассмотрению феномена межгосударственного противоборства, получившего название «гибридная война». Осуществлена попытка соотнесения данного явления с историческим греческим видом противоборства «панкратион». Анализируются философские и исторические предпосылки гибридной войны, ее гносеологические и идеологические аспекты. Оценивается истинность утверждения, объявляющего Россию виновной в ведении данного вида войны. Исследование релевантных источников позволяет ответить на вопрос о теоретических предпосылках формирования концепции гибридных войн, указать имена авторов, стоящих у истоков возникновения взглядов трансформации войны в новую разновидность военного противоборства. Осуществляется сравнительный анализ различных интерпретаций понятия «гибридная война». Рассматривается место данного понятия среди других, относящихся к так называемым «новым войнам». Подвергается сомнению попытка придать негативную коннотацию концепту гибридной войны и правомерность попыток западных стран приписать ведение подобного вида военных действий исключительно России. Критикуется использование рядом стран комплекса «козла отпущения», описанного французским философом Р. Жираром, против России. Расширительная трактовка данного комплекса знаменует собой сакрализацию коллективной агрессии, но не по отношению к индивиду, а применительно к суверенному актору международных отношений. Осмысление сущностных черт гибридной войны, ее тенденций к устранению ограничений и регламентации форм и способов достижения военно-политических целей позволяет выявить возможности противостояния агрессивным устремлениям стран, пытающихся навязать другим субъектам свои сценарии разрешения межгосударственных противоречий.

В статье рассматривается проблема соотношения «общества знаний» и «практики знаний» на основе анализа сферы экспертизы безопасности как части политической экспертизы. Рассмотрены отношения между политикой и безопасностью, показано, при каких обстоятельствах безопасность становится политикой. Отмечено, что в настоящее время понятие «безопасности» стало весьма многогранным и включает в себя различные сферы, от военно-политической до информационной и гуманитарной. Дана дефиниция экспертизы безопасности, описаны ее ключевые параметры, природа, институционализация и практика. Особое внимание уделено характеристике ведущих направлений в исследовании проблем экспертизы безопасности. Проанализированы их общая идеология и свойственные проблемы, в том числе соответствие качества экспертизы принятым стандартам научного знания. Объяснено, почему вопросы безопасности в настоящее время привлекают экспертов и являются темой для многочисленных исследований. Поставлен и исследован вопрос о возможной депрофессионализации экспертизы безопасности и ее причинах. Обозначены институты, обладающие экспертным статусом в области безопасности, аргументирован глобальный рост аналитических центров, специализирующихся на экспертизе безопасности. Дана краткая характеристика аналитических центров и их основных особенностей. Приведены примеры практического воздействия экспертизы на принятие политических решений, прослежены возможные механизмы экспертного обеспечения. Сделан вывод о том, что экспертная аналитика может оказывать прямое влияние на политические процессы, а эксперты становятся их влиятельными теневыми участниками. С одной стороны, это может способствовать принятию более взвешенных решений, с другой – содействовать депрофессионализации экспертов, которые будут пытаться подстраиваться под запросы политиков. Таким образом, в случае со сферой экспертизы безопасности одним из результатов процесса формирования «общества знания» становится снижение автономности научной сферы, что имеет своим побочным эффектом депрофессионализацию знаний.

В статье обосновывается, что, размышляя о вопросах морали, мы связываем три понятия: вину, прощение и примирение. Это предполагает, что можно различать внешние действия и внутренние действия, т.к. вина, прощение и примирение – реальности, которые в первую очередь влияют на внутреннюю сторону человечности. Если отношения испорчены действиями, предполагающими вину (иногда даже с обеих сторон), прощение является предварительным условием примирения. Пока люди обвиняют друг друга, об истинном примирении не может быть и речи. Хотя и говорится о личных позициях, предполагающих внутреннюю вовлеченность, состояние примирения имеет и внешнюю составляющую – то, что мы называем миром. Однако это состояние можно объяснить только связями отдельных людей между собой. Если политические сообщества противостоят друг другу, наше понимание нравственного становится нечетким, потому что не вполне ясно, как границы таких социальных групп (например, народов) должны быть определены изнутри и снаружи. Возникает вопрос о том, кто может и имеет право простить, если люди, которые стали жертвами действий, предполагающими вину по отношению к ним, сами не могут даровать прощение. В данной ситуации проблема усложняется вопросами о личности и коллективе. В статье содержится призыв учитывать концептуальную связь между индивидуальным и коллективным прощением. Однако это не должно происходить ценой полного социоонтологического разложения коллективов. Нужно быть осторожным и в отношении поспешного универсалистского присвоения Другого или другой группы, поскольку это обычно сопровождается неспособностью признать и выдержать самость Другого. Прежде чем таким образом произойдет «ложное» примирение, сторонам следует хотя бы признать непохожесть друг друга, что, соответственно, находит отражение в правилах ведения конфликта. В первую очередь они должны быть ориентированы на обеспечение возможности примирения. Но, как в коллективном, так и в индивидуальном примирении, результат процесса в полной мере не находится под контролем участников конфликта. Примирение – это не метод, а действие, связанное с отношениями и осуществляемое в «открытом пространстве».

В статье анализируются традиционные и новаторские мировоззренческие составляющие социально-политического учения Сен-Пьера, развитого в труде «Проект установления вечного мира в Европе». Размышляя о политической перспективе человечества, аббат выдвигал на первый план психологические мотивы, определяющие, на его взгляд, деяния властителей. Он исходил из представлений о неизменности человеческой природы. Мировосприятию Сен-Пьера свойственно убеждение в том, что итоговые формы правления уже присутствуют в его эпоху и трансформации не подлежат. Согласно его точке зрения, не следует изменять существующее политическое устройство, сложившееся в различных странах, надлежит лишь дополнить его надгосударственным коллективным органом, уполномоченным осуществлять международный арбитраж. Ссылаясь на замысел Генриха IV об установлении мира в Европе, Сен-Пьер не повторял его буквально, хотя в целях пропаганды своих идей позиционировал себя как простого последователя великого монарха. Провозглашая ориентацию на беспристрастный разум, аббат придавал особое значение убеждению правителей в том, что ведение войн не выгодно ни им лично, ни подвластным им народам. Он связывал счастье с богатством и процветанием общества, подчиняя политику морали. Признавая прогресс в интеллектуальной и экономической сфере, видел в войнах фактор, задерживающий движение человечества вперед. В отличие от большинства философов-просветителей, Сен-Пьер не придерживался антиклерикализма, полагая, что к объединению европейских стран со временем присоединятся и остальные государства, хотя этот процесс наверняка окажется длительным. Юридической стороне вопроса, формальному соглашению он придавал исключительное значение, во многом недооценивая различия в экономической сфере. 

В статье рассматриваются взгляды представителя русской философской мысли второй половины XIX века Николая Яковлевича Данилевского относительно сущности войны и ее исторического предназначения. Акцентируется внимание на том, что в вопросе анализа войны отечественным философом использован разработанный им новый, цивилизационно-культурный подход к исследованию мирового развития и социальных явлений, нашедший затем достойное применение в военно-философских трудах Вл.С. Соловьева и отечественных философов Серебряного века русской культуры. Данилевский характеризует войну как острейший конфликт культур, столкновение цивилизаций, результат борьбы разных историко-культурных, всемирно-исторических начал. Исходным положением в цивилизационном исследовании происхождения войны у Данилевского становится экспансия как имманентно присущее свойство цивилизации, элемент ее сущностного, внутренне присущего ей естественного состояния, заключающегося в стремлении к расширению культурного, политического и экономического влияния. Всемирно-исторический смысл войны философ видит в борьбе между Западом и Востоком, а также опасается европейской экспансии против России, подробно аргументируя данную тенденцию. Автор статьи обращает внимание на прогнозы Данилевского о предстоящих мировых войнах и актуальность положений его военно-философских взглядов для современного мирового развития, в частности на его обоснование прочности политических союзов, созданных на цивилизационно-культурной основе. По мнению автора, именно Данилевский положил начало формированию тенденции прогностичности русской военно-философской мысли, проявившейся в творчестве Вл.С. Соловьева и других отечественных философов, размышлявших над проблемами войны и столкновения мировых культур-цивилизаций.

В статье рассматриваются основные теоретические проблемы изображения войны в кино и анализируется, как они решены в фильме Э.Г. Климова «Иди и смотри». Традиционный военный кинематограф фокусируется на героических действиях и жертвенности персонажей, зачастую перенося на экран сюжеты национально-исторической мифологии. Война, помещенная в такие рамки, выглядит увлекательным и зрелищным действием. Климов, по мнению автора статьи, стремится уйти от данной модели и, хотя берет за основу идеологически конвенциональный сюжет о борьбе советских партизан против оккупантов, ставит задачу передать в первую очередь шокирующее и травмирующее воздействие, которое боевые действия оказывают на участников. В этом аспекте становится возможной параллель с интенцией теоретика войны XIX века Карла фон Клаузевица развенчать взгляды «кабинетных» теоретиков и выделить факторы, под действием которых война превращается в «область физических усилий и страданий». К таким факторам относятся опасность, физическое напряжение, недостаток сведений и случайность. «Иди и смотри» Климова, в отличие от предшествующих произведений военного кинематографа, последовательно моделирует воздействие этих факторов как на героя, так и на зрителя. Главное различие, согласно авторской позиции, состоит в том, что Клаузевиц выводит в своей теории фигуру военного гения, т.е. того, кто способен за счет опыта, компетенции и силы духа преодолеть неблагоприятные обстоятельства и навязать противнику свою волю. В фильме Климова такая фигура отсутствует; мы видим войну глазами подростка, который к ней не готов ни физически, ни морально. И, хотя в процессе фильма он начинает получать опыт и внутренне изменяться, в конце – сломлен и опустошен. В итоге фильм оказывается ни провоенным, ни антивоенным высказыванием, а полноценным исследованием природы войны и попыткой реконструировать специфический опыт, который формируется под ее воздействием.

В статье рецензируется коллективная монография «Военные науки versus наука о войне в Австрии и в России», состоящая из двух разделов, в которых рассмотрены методологические и мировоззренческие проблемы современной войны, ее прикладные аспекты. Последовательно раскрыта сущность нескольких изложенных в книге тем, важных для осмысления современной войны. Рецензируемая работа анализируется с точки зрения вклада в развитие философии войны. Автор статьи фокусирует внимание читателей на особенностях соответствующих исследований классиков философии войны характеризует понятийно-категориальный аппарат, который представлен в монографии. Проведен сравнительный анализ суждений представителей России и Австрии, показано концептуальное видение ими всего того, что связано с войной в контексте объектно-предметной области философии войны. В статье изложен подход к современной науке о войне. Изучен вопрос о возможности исключения ее из исторического процесса с учетом того, что исторически война представляет собой явление устранимое, хотя ее устранение – сложная задача. Главный фактор, препятствующий такому устранению, – сильная социальная инерция. При освещении понятий и категорий философии войны речь идет о ее смысле, а также о военном искусстве и стратегии. Стратегия разделена на военную и политическую, но одновременно установлено, что она служит частью военного искусства. Рассматриваются взгляды исследователей на смыслообразующие начала войны, с учетом которых формируется моральная основа противодействия этому социально-политическому феномену. При рассмотрении своеобразных взглядов российских и австрийских ученых на природу войны учтены и амбиции различных государств. В монографии акцент сделан на то, что действенное противостояние милитаризму должно быть основано на анализе ее природы и реальной исторической ситуации.