В статье рассмотрена проблема актуальности доктрины справедливой войны применительно к современным конфликтам. Доктрина справедливой войны, восходящая к каноническому праву западного христианства, предполагает, что злу можно противостоять силой, если нет альтернативного способа восстановления справедливого порядка. Но современные тенденции ставят под сомнение определенность и универсальность этой доктрины. С одной стороны, идеи морального релятивизма и сравнительной справедливости получили широкое распространение, потенциально пресекая употребление понятий «справедливый» и «оправданный» в отношении военных конфликтов. С другой стороны, природа войны изменяется, поскольку последняя уже не носит только кинетический характер. Автором приведены примеры, на основе которых показано, как эволюционирующий характер войны бросает вызов традиционному пониманию доктрины справедливой войны. В частности, растет угроза кибервойны, но этические критерии ее использования не определены. В отношении доктрины справедливой войны возникают вопросы о том, когда допустима превентивная кибератака, что должно считаться законными целями кибервойны и в какой степени может быть приемлем сопутствующий ущерб. Вызовом традиционному пониманию доктрины справедливой войны является и концепция гуманитарного вмешательства. На первый взгляд, гуманитарные интервенции не соответствуют критериям ius ad bellum доктрины справедливой войны из-за отсутствия прямой военной угрозы государству, осуществляющему интервенцию. Оправдание гуманитарного вмешательства базируется на утверждении недопустимого нарушения общепринятых ценностей. Слабость данного подхода, по мнению автора статьи, заключается в предположениях о том, что ценности одних лиц выше других. Примером новых вызовов доктрине справедливой войны служит также феномен гибридной войны, т.е. многосторонний конфликт, в котором кинетическая война не является доминирующей. Организация нескольких направлений конфликта, каждое из которых призвано быть ниже порога, требующего ответа военной силой, эксплуатирует отсутствие правовых и этических норм, регулирующих эту деятельность. В заключение сделан ряд обоснованных выводов. Во-первых, чтобы доктрина справедливой войны оставалась актуальной, ее следует расширить, включив в нее вред, причиняемый некинетическими действиями. Во-вторых, различия между состояниями войны и мира должны быть пересмотрены, чтобы точнее отразить изменяющийся характер войны.

В статье исследуется существующий подход православия к войне. Христиане иной деноминации создали теорию справедливой войны (ТСВ), положения которой о природе и оправдании войны приняты и нехристианами, и даже светскими мыслителями. В отчаянных попытках представить мир совершенным издано большое количество литературных источников. Сторонники такой литературы настаивают на утверждении о том, что война – акт наказания за нарушение закона. Результатом является эпистемологическая легкость, с которой все заранее кажется очевидным, включая положения относительно того, кто прав, а кто виноват, кто пользуется, а кто не пользуется благосклонностью Бога. Исключая из категории войны важную особенность, характеризующую ее как форму конфликта, ТСВ тем самым исключает концепцию взаимности и вводит заранее заявленное неравенство, что позволяет устранить неопределенность в отношении исхода войны. В православии ситуация иная. В настоящее время продолжаются споры о том, следует ли оставаться на позициях первоначального христианского пацифизма или нужно от него отказаться, всегда ли для православного христианства война – это сочетание катаклизма и искушения. В православии нет той манихейской дихотомии, которая присутствует в ТСВ. Цель войны – мир. Но для ее оправдания справедливость – недостаточное условие, независимо от необходимости последней. Разница между «праведной» и «оправданной» войной сохраняется ввиду неопределенности, вызванной дилеммой. Возникает спорный вопрос о том, кого Бог любит больше по окончании войны – победителей или побежденных, учитывая, что и те, и другие пребывают в Его благодати. Проигрыш в войне как таковой не превращает побежденных в преступников. Победа не дает победителю права отомстить за самозащиту, и, соответственно, у этого подхода значительные преимущества: сохранение различия «права на ведение войны» (ius ad bellum) и «права во время войны» (ius in bello), сохранение взаимности, взаимного уважения и доверия, невозможность рассматривать ведение войны противником в качестве преступления, возможность почетного поражения.

В статье рассматривается проблема морального обоснования гуманитарной интервенции современными теоретиками справедливой войны. В начале статьи обсуждается эволюция доминирующих парадигм морального оправдания войны и объясняется, почему теория и практика гуманитарных интервенций появляется только на современном этапе развития этики и права войны. При этом отмечается, что теоретизация гуманитарной интервенции началась в последние десятилетия XX века. Это связано с существенной трансформацией – отступлением в правовых и этических исследованиях войны с позиции радикального осуждения агрессивных действий и с признанием политической субъектности негосударственных групп. Таким образом, происходит переосмысление продолжительной традиции, вестфальской системы международных отношений, согласно которой главным участником большой политики признавалось государство, а его суверенное право на ведение внутренней политики считалось неоспоримым. Далее в качестве основного источника современной концептуализации этики гуманитарного интервенционизма берутся работы Майкла Уолцера, который многократно обращался к этой теме и сформулировал по этому вопросу позицию, репрезентативную в целом для всей современной теории справедливой войны. Рассматриваются аргументы Уолцера и его сторонников в пользу морального обоснования гуманитарной интервенции. Среди них выделяются следующие. Во-первых, аргумент о государстве как организации, целью которой называется защита прав собственных граждан. В случае невыполнения этой цели государство утрачивает свою власть над данными людьми и на данной территории. Во-вторых, Уолцер призывает идентифицировать правительства и вооруженные силы, участвующие в массовых убийствах как преступные, а потому заслуживающие наказания. Наконец, приводится, возможно, самый важный, демонстративный аргумент: апелляция к самоочевидной невозможности оставаться в стороне в случае, если в каком-либо государстве происходят массовые акции насилия. Приводится критика этих аргументов, а также демонстрируется, как современная теория справедливой войны может ответить на эту критику.

В статье обосновывается возможность и необходимость разработки в России политологии войны как относительно самостоятельной отрасли политической науки. Для решения этой задачи дается ретроспективный обзор появления и развития политического компонента в системе научного знания о войне. В России этот процесс происходил противоречиво. Некоторыми авторитетными мыслителями, в том числе из числа военных теоретиков, отрицалась и наука о войне как таковая. Изучение войны как политического феномена обычно игнорировалось. В конечном итоге в дореволюционный период возобладала освобожденная от политики парадигма понимания войны, т.е. способов и инструментов ее ведения, причин и последствий для человека, общества и его политической организации. Такой подход имел негативные последствия для политической элиты, подготовки военных кадров, общественного сознания, что особенно проявилось в период социальных катаклизмов. В советский период истории в результате индоктринации общественных наук возобладало не политическое, а политизированное изучение войны, что также не обеспечивало ее целостного восприятия и имело отрицательные последствия при подготовке военной силы и обращении с ней. Анализ подходов и военной науки, и общественных наук показывает, что феномен войны изучается ими фрагментарно, в рамках своего метода. При этом в настоящее время подготовлено немало ценных научных трудов по философии, социологии, психологии войны. В условиях, когда общепризнано, что война есть продолжение политики, неразработанность политологии войны является нелогичной, ее отсутствие препятствует целостному восприятию этого сложного феномена. В статье делается вывод, что в настоящее время в России сложились необходимые предпосылки и условия для разработки политологии войны.

Статья посвящена определению основных особенностей русской философии войны, сложившейся в первой трети ХХ века. Автор показывает, что в России философия войны не сложилась как отдельное широкое направление исследований, а ограничилась лишь несколькими содержательными, но достаточно краткими опытами. Тем не менее многие русские философы (Ф.М. Достоевский, В.С. Соловьев, Е.Н. Трубецкой, И.А. Ильин, Н.А. Бердяев, Л.П. Карсавин и др.) оставили глубокие, обоснованные рассуждения о войне, которые возможно реконструировать как последовательную систему взглядов. Одна из ее особенностей – смещение фокуса рассмотрения вооруженного насилия с социологического и политического к антропологическому и этическому; в центре рассмотрения находится не война как социальное явление, а положение человека на войне. В этом плане отношение к войне в русской философии парадоксально. С одной стороны, она несет с собой много зла – гибель множества людей и разрушений, – но вместе с тем способствует проявлению в людях лучших нравственных качеств, вплоть до самоотверженности и героизма. Вооруженное насилие представляется трагедией христианской совести, и обоснование для участия в войне должен самостоятельно найти каждый ее участник. Исходя из условий сложного морального выбора, личное, экзистенциальное обоснование может исходить из представлений о том, что люди не могут творить насилие с чистой совестью. В таком случае человек, выбирающий участие в войне, воспринимает сражение как собственную вину, которая требует искупления.

Настоящая статья посвящена пониманию войны в политическом реализме. Реализм претендует на оригинальное понимание войны, которое отличает его как от эмпирически-ориентированных исследований войн, так и от других школ теории международных отношений. В отличие от первых, политический реализм избегает формальных определений, делая акцент на понимании причин и сущности войны. Отличие реализма от школ теории международных отношений, таких как либеральный идеализм, марксизм, конструктивизм, заключается в утверждении вечного и неизменного характера политики, понимаемой как борьба за власть. Война является наиболее интенсивным проявлением этой постоянной борьбы, а потому не может быть окончательно устранена из международных отношений. В статье показано, какие нормативные выводы могут быть получены из такого понимания войны. Реализм в большей степени, чем пацифизм и теория справедливой войны осознает трудность нормативно-правового регулирования войны. Кроме того, реализм указывает на опасности, связанные с политическим морализмом и «криминализацией» войны. С другой стороны, реализм предлагает набор практических принципов, которые не превосходят классические принципы справедливой войны и обладают теми же недостатками: расплывчатость, сложность однозначной трактовки государственных интересов, возможность злоупотребления. Автор приходит к выводу, что для создания работоспособной системы принципов регулирования войны на основе политического реализма необходимо расширение его теоретических обоснований и дальнейшее сближение с другими школами теории международных отношений.

С самого начала проведения миротворческих операций под эгидой ООН ведутся дискуссии о этических принципах поведения миротворцев. Пока еще не сформулирована «теория справедливых миротворческих операций», подобно тому, как имеется развитая теория справедливой войны, определяющая поведения на войне, или теория полицейской этики, которой руководствуются правоохранители в мирное время. В статье обсуждается, каким должно быть обоснованное распределение рисков между миротворцами ООН и местным мирным населением, т.е. в какой мере миротворцы должны рисковать собой для того, чтобы снизить риски для мирных жителей. Одним из объектов критики миротворческих миссий ООН является незащищенность местного населения в случае обострения ситуации. Известные примеры, когда миротворцы не защитили местных жителей, – трагедии в Руанде (1994) и Сребренице (1995). Обсуждая различия между миротворческими миссиями ООН, войной и правоохранительными органами, выясняется, что у миротворцев больше общего с правоохранительными органами, чем с комбатантами во время войны. По принципу аналогии и на основе базовых принципов военной этики анализируется моральный статус миротворцев ООН. Наконец, проводится анализ приводимых философами аргументов за и против того, чтобы миротворцы ООН в меньшей степени рисковали собой ради защиты местного населения. Анализ выявляет важные деонтологические и консеквенциалистские аргументы. Следует также принимать во внимание также то, что взятие на себя дополнительных рисков миротворческими войсками необязательно приводит к снижению подверженности риску уязвимых и ни в чем не повинных местных гражданских лиц. Делается вывод, что для оптимального решения конфликта интересов миротворцев и мирных жителей необходим более ответственный, реалистичный и практичный анализ самих этих рисков.

В настоящей статье два подхода к преподаванию военной этики – мотивирующий и функциональный – рассматриваются с учетом тенденций изменения методов ведения боевых действий. Внедрение автоматизирующих технических решений при ведении военных действий – например, использование беспилотных летательных аппаратов, – равно как и использование разнообразных технических средств, позволяющих повысить эффективность человека в ходе военных действий и общую эффективность военных действий (например, встроенные алгоритмы ИИ), показывают очевидную слабость и несоответствие двух традиционных подходов к преподаванию военной этики, признанных малоэффективными, и создают новые сложности. В статье утверждается, что преподавание военной этики исключительно с применением двух подходов не соответствует требованиям грядущей (или, возможно, уже происходящей) технологической революции в военном деле, а также тот факт, что в будущем потребуется более глубокое на понятийном уровне образование военнослужащих, которое позволит переоценить роль моральных принципов военных, повысит ответственность за убийство в ходе военных действий (что сделает войну более «реалистичной», а убийство без риска – более «трудным»). Такое образование позволит сформировать у военнослужащих систему философских взглядов, близкую к «человеку эпохи Возрождения». Только за счет обеспечения надлежащего образования в области военной этики для всех военнослужащих (в частности, для старших офицеров) армии будущего и целые общества смогут направить усилия на формирование оптимальных структур вооруженных сил, реализовать более профессиональный и эффективный подход к военной деятельности и, в конечном итоге, добиться лучшего уровня подготовки и большей ответственности военнослужащих.

Отзыв о книге:
А.Ю. Коробов-Латынцев. Философ и война. О русской военной философии. – М.: Русская философия, 2020