В предлагаемой статье делается попытка поиска ответов на основной вопрос о противостоянии современных национальных государств глобализационным процессам, неуклонно и методично нивелирующим характерный для отдельных социальных общностей культурно-исторический опыт, обнаруживающий себя в языке, обычаях и традициях, религии, искусстве, повседневном быту. Где должна пролегать граница неизбежного соприкосновения собственного, локального, особенного – национального и общемирового – глобального? Как объединить, на первый взгляд, несовместимые социокультурные практики: с одной стороны, свои – традиционные, укоренившиеся на уровне коллективного бессознательного, а, с другой стороны, социокультурные практики привнесенные, чуждые, зачастую навязанные? Каким образом они должны сочетаться, чтобы не приводить к социальным конфликтам, а дополнять друг друга, создавая при этом возможности для более разностороннего и гармоничного развития общества в целом, и тем самым определять современный образ жизни населения, что позволит стране более успешно и бесконфликтно интегрироваться в общемировое культурно-цивилизационное пространство, заняв свое достойное место? Каким образом должны быть выстроены отечественные национальные стратегии экономического и социокультурного развития российского государства? Рассуждения в статье приводят к мысли, что в сложившемся – в условиях динамично развивающихся глобализационных процессов – противостоянии между различными культурно-цивилизационными моделями развития, единственным способом сохранения своей государственности, реальной независимости (не иллюзорной, заявленной только на словах, как происходит до настоящего времени во многих странах мира), и без преувеличения скажем – выживания, является укрепление и дальнейшее развитие России именно как суверенного национального государства. В условиях множащихся вызовов современности основным принципом и практически действенным механизмом укрепления государственности служит опора на собственную национальную идентичность. В этом и должна заключаться национальная идея современной России, ее официальная государственная идеология.

В статье предпринимается попытка найти теоретическое, философское решение остро дискуссионного вопроса, обсуждаемого в отечественных социально-гуманитарных науках, – о природе российской государственности и, соответственно, о перспективных путях дальнейшего реформирования институтов российской власти и управления. В этой связи обращается внимание на получивший признание в последнее время факт длительного исторического существования двух типов социальной организации общества, один из которых присущ  западной  цивилизации,  другой  –  незападным  цивилизациям. Рассматриваются пути теоретического соединения социологических разработок о двух типах социетальной организации общества с тем, что сделано в последнее время в современной культурологии по описанию,  моделированию  культурного  кода  локальной  цивилизации. Введение в основной корпус социально-философского знания представлений о двух типах общества базируется в статье на философско-историческом анализе с позиций мир-системного анализа развития человеческого общества. В статье показывается, по какой причине за пять веков всемирной истории не произошла и не смогла произойти смена культурного кода, культурной матрицы в незападных цивилизациях, в том числе и в России, несмотря на растущие связи с Западом. Подчеркивается при этом, что такая ситуация не может быть объяснена апелляцией лишь к низкой культуре и невежеству российского народа, она связана с действием исторических факторов. При ответе на этот вопрос привлекается фактический материал по российской и  мировой  истории,  выявляется  скрытая  логика  российской  истории и базовые, онтологические константы российского государства-цивилизации.

В статье рассматриваются проблемы политического доминирования США как глобального «центра силы», промежуточного между империей и гегемонией. Формирование «Нового порядка» в форме глобализации, получившего наименование «Новый американский век», стало итогом исторической динамики территориального смещения «центров силы», которая методологически выявляется в рамках концепции «пространственной фиксации». Американское лидерство уникально потому, что впервые в истории возник проект целиком однополярного мира с претензией на глобальное влияние. В основании американского проекта лежит модель «государства-предприятия», которая бросает вызов европейской модели развития в форме «национального государства». Американская модель формирует новый тип лидерства, который реализует синтез функций идеологии и экономики на предприятии. Ведущими структурами в обществе становятся медиапредприятия. Появляется специфическая фигура интеллектуала – «комменеджер», объединяющего сферы коммуникации и менеджмента. Новая мировая гегемония выстраивает собственную инфраструктуру – инфраструктуру «глобального информационного общества», которая продуцирует новый тип политики – «ноополитику», или «войну знаний», «информационную войну». Ведущим принципом доктрины гегемонии становится «глобальное информационное доминирование», которое переносит акцент с материального господства на гегемонию в политической культуре и через политическую культуру и оформляется в форме дискурса «морального водительства и превосходства». В настоящее время начался процесс смены вех «пространственного закрепления», который подрывает  основы  американского  господства.  Формируются  новые «центры силы» в разных регионах мира. На роль «центров мирового развития» претендуют также Китай и Россия, которые оказываются в фокусе геополитического противостояния. 

В статье рассматривается идеал классической рациональности и  формулируются  три  его  фундаментальных  основоположения: 1) все, происходящее в мире осуществляется в соответствии с жесткими закономерностями строго и точно описываемыми языком математики; 2) эти закономерности носят универсальный характер, поскольку действуют одинаковым образом во всех, без исключения областях Вселенной; 3) универсальность этих закономерностей имеет не только пространственный, но и временной характер, поскольку  они  всегда  действовали,  действуют  и  будут  действовать одинаково. Первое из этих положений вводится Р. Декартом, который в своих «Рассуждениях о методе» утверждает, что «все воспринимаемое нами весьма ясно и вполне отчетливо – истинно». Второе положение вводит И. Ньютон, утверждая, что законы механического взаимодействия проявляются совершенно одинаково во всей Вселенной. Третье из основоположений вводится Ч. Лайелем, утверждавшим неизменность и вечность закономерностей «естественной истории». Таким образом, идеал научной рациональности, опирается на ряд интенциональных утверждений, выражающих твердую  веру  в  определенную  систему  мироустройства.  И  хотя сами   основоположники   традиции   осознавали   предположительный характер своих утверждений, их последователи забывают об априорном характере этих основоположений, принимая парадигмальные установки за «саму действительность». Действительная история скорее выступает как периодическое переосмысливание тех субъективных условностей, верований и конвенций, которые человек той или иной эпохи применяет и утверждает для объяснения самому себе и оправдания перед другими людьми замыслов и мотиваций своих решений и действий.

В статье исследуется вопрос о надлежащей методологической стратегии взаимодействия психологии и нейронауки. В последние десятилетия, благодаря интенсивному развитию нейронаук, во взаимодействии двух дисциплин доминировала тема поиска так называемых нейронных коррелятов психических феноменов и событий. Между тем в недавней литературе было высказано мнение о возможности подлинной интеграции психологии и нейронауки. В настоящей работе автор критически рассматривает три недавних проекта сведения психологии к нейронауке: концепцию интеграции функционального и механистического типов объяснения философов Гуалтьеро Пиччинини и Карла Крэйвера, проект нейрофилософии известного философа Патриции Черчленд, а также редукционистскую гипотезу одного из лидеров современной науки о сознании Станисласа Деана. Автор показывает, что в настоящее время отсутствуют какие-либо предпосылки для сведения психологии к нейронауке. Более того, отмечается, что за неимением реальных альтернатив для конкретных эмпирических исследований даже идейные противники стратегии поиска нейронных коррелятов психических феноменов и событий вынуждены обращаться к ней в своих работах. Делается вывод, что практика идентификации нейронных коррелятов феноменов психики, познания и сознания сохранит свой ведущий методологический статус во взаимодействии психологов и нейроученых.

Статья посвящена анализу понятия «Sachverhalt» в австрийской философской традиции XIX в. В частности, речь идет о текстах Бернарда Больцано, Рудольфа Лотце, Юлиуса Бергмана, Франца Брентано, Карла Штумпфа, Антона Марти и Алексиуса Майнонга. Включение понятия «Sachverhalt», или «положение вещей», или «со-бытие», в обширные философские дискуссии связано с работами Л. Витгенштейна. Менее известны исследования на эту тему феноменолога Адольфа Райнаха. Райнах критикует предшествующие теории суждения, в том числе те, которые строились на оценке, утверждении или отрицании отдельного предмета, в то время как введение понятия «Sachverhalt» позволяет разрешить ряд логических противоречий, возникающих перед теорией суждения. Ключевой вопрос данного исследования – существовала ли единая традиция использования понятия «Sachverhalt» до концепций Райнаха и Витгенштейна? Мы встречаем этот термин у Лотце и Штумпфа, но какое место он занимает в их концепциях? Решает ли он те задачи, о которых пишет Райнах? В данном исследовании я собираюсь ответить на вопрос, насколько справедлива критика Райнаха, а также проанализировать различные теории суждения в австрийской философии, чтобы определить, можно ли вообще говорить о «Sachverhalt» как о единой сущности, объединяющей концепции всех авторов в австрийской традиции.

В вводной части статьи выдвигается инспирированное «Философией права» Гегеля положение, что русская революция была второй в мировой истории после французской революции попыткой построить действительное и, стало быть, разумное государство. При этом, в отличие от французской, русская революция опиралась не на субъективное мнение толпы, а на объективное научное исследование – на политическую экономию Карла Маркса. В ходе революции народы России, взяв власть в свои руки, приступили к сознательному преобразованию способа своей жизни и в короткий срок поднялись на такую ступень образования, какой прежде не достигал ни один народ в мире. Это дало возможность Михаилу Лифшицу и Андрею Платонову отнестись к событиям, начавшимся в нашей стране в 1917 г., как к великой народной революции. В основной части статьи проводится принципиальное различие между реакционным и революционным консерватизмом. На материале трудов Лифшица и Платонова доказывается, что они были революционными консерваторами, понимавшими революцию как способ сохранения и преумножения положительных достижений мировой и российской культуры. В заключении в статье указывается причина свертывания нашей народной революции в 1990-х гг. Делается вывод, что завершить воссоединение высокой и народной культуры в России невозможно без системы образования, которую необходимо создать на основе логической философии как результата исторического развития классической философской мысли от Фалеса до Гегеля включительно.

В статье анализируется понимание Октябрьской революции в «Очерке развития русской философии» Г.Г. Шпета. Автор рассматривает теорию типов интеллигенции (церковной, правительственной и оппозиционной) Шпета и показывает, как в ней проявилось отношение к Октябрьской революции, которую Шпет оценивает исходя из некоторого идеального представления о революции, призванной дать важный импульс к развитию культуры. Доказывается, что, согласно  Г.Г.  Шпету,  бывшая  оппозиционная  интеллигенция,  которая