Расширяется круг участников дискуссии по проблемам философской географии, философской многополярности, георациональности, и дискуссия приобретает междисциплинарный характер. На прошедших в Институте философии РАН круглых столах приняли участие специалисты по восточным философиям, межкультурным коммуникациям, эпистемологи, методологи науки, когнитивистисты, синергетики. Основной обсуждаемой темой стал вопрос о «европоцентризме» в академической философии. Оппоненты выступали против «региональной» многополярности, отстаивая взгляд на западноевропейскую традицию рациональности как образец рациональности вообще. Пропоненты, в значительной мере опиравшиеся на аргументы «ad professionem», отстаивали многополярность и указывали на несоизмеримость картин мира, языков и онтологий философских систем. Высказывалась точка зрения об идеологической подоплеке европоцентризма. Ставился вопрос о необходимости переопределения или уточнения таких фундаментальных понятий, как логика, рациональность, научная рациональность, универсализм, процессуальность. Уточнение понятия рациональности востребовано ходом исследования различных типов рациональности вне европейских культур. Когнитивные проблемы межкультурных коммуникаций оказались схожими с проблемами, с которыми сталкивается наука в познании сложной реальности. Анализ философских, логических и специальных кейсов в практических «зонах обмена» вскрывает множественность выходов в глобальном и локальных социально-культурных пространствах. Поднимались вопросы роли философии в глобальном мире и ее ответственности в объединении народов. Авторы статьи обращают внимание на многие функции, которые выполняет западно-европейская понятийная система в формировании философского языка, менталитета и организации коммуникаций. Динамика философских коммуникаций, диалог Запада и Востока ведут к более глубокому пониманию культурных традиций, обогащению новыми понятиями и смыслами, формированию дискурсов будущего.

Несмотря на пафосные декларации о возможности рациональностей альтернативных западноевропейской, благостные рассуждения о философской многополярности, о множественности способов мышления и т.п., именно так или иначе восходящая к эллинской мысли западноевропейская парадигма рациональности (соответственно, отвечающая ей понятийность) на сегодняшний день по факту продолжает претендовать на статус идеологической нейтральности, трансцендирующей любые межцивилизационные различия. Вот почему западноевропейская рациональность (соответственно, понятийность) во всем своем многообразии сейчас выступает в качестве рациональности как таковой. Неотменяемость обращения к греческому понятийному аппарату при современном философствовании наиболее откровенно проявляет себя в виде компаративизма, т.е. установки на проведение эксплицитных параллелей между, с одной стороны, исследуемыми неевропейскими интеллектуальными феноменами и их предполагаемыми европейскими аналогами – с другой. Примером методологически осознанного кросс-культурного анализа при тематизировании проблематики рациональности является взгляд на дао сквозь призму логоса. Констатация уникальности греческого логоса отнюдь не равносильна запрету на существование его самобытных аналогов в т.н. «незападных» цивилизациях с древней и самобытной культурой. Допущение наличия своего собственного аналога логоса и, соответственно, своей особой рациональности у различных неевропейских цивилизаций позволяет поставить интереснейший вопрос о плюрализме рациональностей – о существовании в прошлом рациональностей в той или иной степени альтернативных господствующему ныне западноевропейскому эталону рациональности.

Данная статья суммирует основные результаты философской дискуссии, которая состоялась 25 апреля 2019 г. в Институте философии РАН. Авторы статьи выступили главными оппонентами А.А. Крушинского, который выдвинул идею того, что в современном китайском философском дискурсе идут процессы, приводящие к монополии европейского понятийного философского аппарата. Другими словами, «понятийный европоцентризм» является, по мнению А.А. Крушинского, будущим всякой попытки философствования в любой национальной философской традиции, вне которого становится невозможным философствование с использованием иного понятийного аппарата. На наш взгляд, тенденция современного китайского философствования (воспроизводить европейские модели философствования), на которую обращает внимание А.А. Крушинский, была неверно истолкована им как правомерное утверждение монополии европейского понятийного философского аппарата. В противовес этой точке зрения читателю предлагаются два основных аргумента, которые мы условно обозначили как «цивилизационный аргумент» (А.В. Парибок) и аргумент ad professionem (Р.В. Псху). Суть «цивилизационного» аргумента заключается в том, что все имеющиеся факты, а также логические соображения, которыми можно поддерживать позицию А.А. Крушинского, носят внешний по отношению к философии характер: они либо эмпирические, то есть случайны, либо существенно неполны. А суть аргумента ad professionem заключается в том, что двойной профессионализм, который включал бы в себя и научный историко-философский европейский подход, и полную компетенцию в незападной философии, сопоставимую с компетенцией ее «автохтонного» представителя, находится за пределами возможностей человеческого ума (исключение составляют редчайшие гении). Демонстрация этого осуществляется на материале исследования санскрита европейскими учеными.

Статья является ответом на критику «понятийного европоцентризма», высказанную в докладе А.А. Крушинского на круглом столе по теме «География рациональности» 25 апреля 2019 г. В ней рассматривается главный тезис А.А. Крушинского о том, что в кросс-культурных философских исследованиях западноевропейская понятийная матрица в настоящее время задает единое для всех понятийное пространство и выступает в роли трансцивилизационного языка философии. Критически рассмотрены и выводимые из тезиса следствия: о необходимости рассматривать западную рациональность в качестве рациональности как таковой и об отсутствии в актуальной философии многополярности при наличии множества традиций мировоззренческого дискурса, идентифицирующих и артикулирующих себя средствами западноевропейской понятийности (так называемой «философской географии»). Автор статьи согласна с тезисом о широком использовании языка европейской философии и приписывании ему роли трансцивилизационного языка философии, однако аргументы, приводимые для доказательства тезиса (о распространенности среди западных философов «универсалистских амбиций» и «криптокомпаративизма» с дискриминационным оттенком), не выдерживают сопоставления с идущими в мировом философском сообществе поисками философии будущего, направляемыми идеями равноправия всех философских традиций. В статье доказывается, что понятийный европоцентризм представляется не столько опасностью, сколько объективной необходимостью. В его распространении проявляет себя тенденция к творческому взаимозаимствованию культурных изобретений, всегда имевшая место, но не столь очевидная в условиях доглобальной истории. Следствия из тезиса о необходимости рассматривать западноевропейскую рациональность в качестве «рациональности как таковой» и об отсутствии в современном мире философской многополярности опровергаются напоминанием об отказе западных философов говорить об универсальной рациональности и начале исследований различных типов рациональности. Также в качестве опровержения используется пример творческого заимствования европейских концептов «рациональность», «позитивное знание», «истина», «научный метод», «гипотеза» и их самобытного применения индийским философом науки Б. Силом к индийскому материалу.

Типологизация рациональности является одной из актуальных проблем современной философии. При попытке осуществления такой типологизации применительно к условно восточному материалу исследователь сталкивается с дополнительными трудностями. В частности, одной из основных сложностей становится то, что Восток является очень разнородным феноменом, в его лице мы имеем дело со многими культурами, для которых невозможно найти общий знаменатель. В понятии «Восток» оказываются слиты воедино арабская, индийская, китайская, турецкая и другие культуры. Однако даже если ограничиваться мусульманской культурой и рассматривать рациональность в ее контексте, мы имеем дело с пестрым конгломератом различных тенденций, не позволяющим нам с полной уверенностью установить такое теоретическое основание, которое могло бы объединить их все в некоторое единство. Тем не менее это не говорит о бесплодности попыток определить общие векторы развития мысли, которые бы позволили сделать выводы о возможных типах рациональности, присутствующих в исламской культуре. В настоящее время созданы определенные условия для типологизации рациональности в контексте исламского мира на основании логико-смысловой теории А.В. Смирнова. Однако при этом фактический эмпирический материал далеко не всегда укладывается в теоретические модели, предложенные исследователем, и отдельный интерес представляют случаи, которые так или иначе выбиваются из общей схемы. Их исследование, с одной стороны, дает возможность уточнить отдельные положения общей теории, а с другой – позволяет выявить границы ее применимости.

Уже не первый год в академическом сообществе обсуждается проблема существования единого метаязыка, общей понятийной рамки современных социогуманитарных наук, прежде всего философии. В статье приводятся аргументы, позволяющие подвергнуть сомнению утверждение, что в ХХ в. таким единым языком стал язык западной философии. В качестве фактологической доказательной базы аргументации исследуются особенности восприятия и дальнейшего применения западной философской лексики в Японии XIX – первой половины XX вв. на конкретных примерах перевода и осмысления понятий западного происхождения, таких как «метафизика», «этика», «логика», «субстанция», «субъект» и др., в трудах видиных мыслителей эпохи – Ниси Аманэ, Иноуэ Тэцудзиро, Нисиды Китаро, Вацудзи Тэцуро. Также приводятся примеры создания современными японскими философами – Кимурой Бином, Хиромацу Ватару и др. – новых оригинальных концептов, не имеющих западных аналогов. Автор приходит к выводу, что общая понятийная рамка, которой оперирует современная философия, представляет собой весьма динамичный и открытый механизм, способный трансформироваться в разных культурных контекстах и с появлением новых проблем, требующих осмысления. В статье предпринимается попытка установить факторы, обеспечивающие философскую коммуникацию различных культур на понятийном уровне, а именно – наличие объединяющей проблематизации и хотя бы частичное пересечение смыслов ключевых понятий. Автор ставит проблему появления новых подходов и идей в ситуации «конфликта интерпретаций» или неполного совпадения значений одноименных концептов, используемых сторонами диалога, подвергая сомнению возможность, необходимость и правомерность требования точного воспроизведения смыслов и «вживания» в другие культуры.

Статья посвящена исследованию проблемы сосуществования разных типов рациональности, разных научных и языковых картин мира, а также проблеме принятия одной культурой научной картины мира, разработанной в другой культуре, с сопутствующими трансформациями языковой картины мира культуры-реципиента. Рассматривается опыт столкновения и взаимного изучения традиций, представляющих два этих типа, западной и китайской, на примере медицинской науки. Исследуется проблема передачи научного медицинского знания от западной культуры к китайской в условиях радикального несовпадения научных и языковых картин мира. Рассмотрены противоположные подходы к переводу западной медицинской терминологии на китайский язык, разработанные в разное время английскими переводчиками Бенджамином Хобсоном и Джоном Фрайером, ориентированные, с одной стороны, на согласование новой терминологии с привычными концептами языковой картины мира реципиента, с другой – на привнесение новых специфических терминов, искусственно созданных непосредственно под нужды новой научной картины мира, соответственно. Показано, что в области медицинской терминологии более жизнеспособным оказывается первый из двух подходов, поскольку он больше другого ориентирован на своего «конечного пользователя» – китайского врача, изучающего западную медицину с целью применять ее методы в своей врачебной практике. Делается общий вывод о частичной применимости подходов, методов и терминологии, разработанных в одной традиции, для оценки и развития другой.

Статья посвящена проблеме становления персоязычной философской прозы. В первой части статьи дан краткий исторический экскурс в историю философской прозы на персидском языке, отражены этапы становления новоперсидского языка как языка науки и философии. Представители разных школ и течений арабо-мусульманской философской традиции внесли свой вклад в развитие философской терминологии на персидском языке. Автор подробно останавливается на творчестве таких философов, как Ибн Сина, Насир Хусрав, Насир ад-Дин ат-Туси, Ахмад ал-Газали, Абу Хамид ал-Газали, дает обзор их сочинений, написанных на персидском языке. Во второй части статьи автор ставит вопрос, смог ли персидский язык сравняться с арабским языком в области науки. Философская проза на персидском языке рассмотрена с точки зрения стиля, определены причины создания персоязычных философских текстов и их целевая аудитория. Автор излагает позиции как современных востоковедов-исследователей, так и самих средневековых философов, писавших на персидском языке. Установлено, что большая часть персидских философских текстов была написана для публики, которая не владела или слабо владела арабским языком, но желала познакомиться с актуальными философскими и религиозными учениями, пусть и в сокращенном формате. В заключении подведены итоги и представлены две позиции относительно необходимости написания философской прозы на персидском, а не на арабском языке. Согласно одной точки зрения, персоязычные философские сочинения помогали людям, не владеющим арабским языком, познакомиться с концепциями и взглядами философов-современников. С другой точки зрения, персоязычные тексты были не нужны, т.к. уже сформировался корпус арабских философских терминов, которые были на слуху и успешно использовались, тогда как персидская философская лексика была сложна для восприятия.

Из двух исторически соперничающих взглядов на окружающий мир, субстанциального и процессуального, предпочтение было отдано субстанциальному. Успех логики Аристотеля был связан с построенной им простой субстанциальной онтологией. В ней предмет характеризуется мгновенным набором свойств. Изменение предметов – это изменение наборов свойств. Редукция процессов к субстанциям порождает ряд проблем. Построение процессуальной логики должно быть начато с построения максимально абстрактной процессуальной онтологии. Основное отличие процессов от субстанций заключается в протяженности. Каждый предмет как процесс может рассматриваться в виде пучка параллельно протекающих процессов. Если в субстанциальной онтологии основным является отношение индивид S является носителем свойства P, то в процессуальной онтологии одним из основных является отношение процесс R является подпроцессом процесса Q. Этого отношения достаточно для интерпретации основных силлогистических констант. В результате мы получаем силлогистику Лукасевича для рассуждений о параллельно протекающих процессах. Протяженность процессов позволяет говорить об их частях. Вторым основным отношением процессуальной онтологии является отношение процесс P состоит из двух последовательных процессов Q и R. С последовательными процессами Q и R естественно ассоциировать временное отношение раньше-позже. Время в процессуальной онтологии появляется не путем внешнего постулирования, а внутри нее. В онтологии процессов можно естественным образом определить понятие причинной связи, которое становится логическим. В целом успех процессуального взгляда на окружающий мир возможен лишь в том случае, если новые способы рассуждений окажутся более эффективным инструментом интеллектуальной познавательной деятельности по сравнению с существующими логиками.

Статья посвящена анализу древнекитайского магического квадрата Лошу (洛书). Известно, что этот квадрат является наиболее древним из квадратов подобного типа. Значимость магического квадрата в философской традиции, да и во всей культуре Китая, без преувеличения, огромна. Древнее понимание числа отличается от современного двойственным характером, сочетая черты философского символизма и математических конструкций. К сожалению, современные интерпретации Лошу, равно как и других числовых конструкций, сохраненных китайской традицией, слишком часто ограничиваются лишь поверхностной констатацией их символического, «нумерологического» характера, игнорируя эффекты репрезентируемой ими математического структуры. При этом усиленно подчеркиваются интуитивные аспекты нумерологии, не предполагающие осознанной точности. Напротив, Лейбниц усматривал в китайском двоичном строе мышления начала точного универсального языка. Автор, опираясь на концепцию А.А. Крушинского, проводит анализ арифметических закономерностей структуры квадрата. В статье показывается, что магический квадрат Лошу не является игрой воображения с числами. Без всякого сомнения, его главный смысл – в использовании именно арифметических закономерностей. Китайский магический квадрат – эталонное воплощение одной из главных особенностей китайского языка и традиционного мышления – его рассудочно-математической основы. Квадрат Лошу – яркий пример визуального конструктивизма китайского стиля мышления. С помощью схемы квадрата проводится процедура обобщения, составляющая фундамент формирования понятий. Данная процедура использует математический алгоритм магического квадрата, реализованный на числовых кодах пяти стихий, и является главной целью пятеричной классификационной схемы. Пятеричный стихийный символизм укоренен в китайской традиционной культуре мышления и жизнеустройства.